Тенебрариум - Страница 238

238

— Какая же ты фантазёрка. Но мне нравится эта фантазия.

— Эта мечта — единственное, что у меня есть. Ради неё я живу. Она наполняет мою жизнь смыслом. Греет меня. Скорее всего, она так и останется мечтой, но пока она жива — буду жить и я. Вот видишь, на какой глупости основывается моё существование.

— Это не глупость, Райли. Я всё время думал, почему ты так сильно отличаешься от других изгнанников? Почему ты добрее и гуманнее их? Теперь понимаю. И мне кажется, что ты зря стараешься стать человеком. Потому что ты уже человек. Поверь мне, ты гораздо человечнее большинства людей. И я бы многое отдал за то, чтобы мы встретились вне стен Иликтинска… Вот только бы вырваться за пределы Периметра. Дожить бы до этого счастливого дня.

— Не теряй надежду. Пока мы вместе, я буду тебе помогать.

— Ты столько для меня делаешь. А я ничем не могу тебе отплатить.

— Тебе этого и не нужно…

— Но я хочу. Я должен сделать для тебя что-то хорошее, полезное.

— Ты уже это делаешь. Поверь…

— Всё это слова. Но я-то знаю, что из себя представляю. Я ноль без палочки.

— Неправда.

— Нет, правда.

— А я говорю, неправда.

— Давай не будем об этом, ладно?

— Но я не хочу, чтобы ты считал себя ущербным. Это не так. Ты учишься, и делаешь успехи. Ты сумел вернуться живым из 'Детского мира'…

— Лишь с помощью тебя и Тинки.

— Ну и что? Не каждому изгнаннику такое под силу. А тем более, человеку. То, что ты оттуда вернулся, в том числе и твоя заслуга тоже.

— Да какая уж там заслуга. Из-за меня, нас чуть не съели.

— Вот если бы съели — тогда был бы повод расстроиться.

— Тогда бы и расстраиваться было некому.

— Ага! Ты уже улыбаешься! Ну же, Писатель, не кисни. Порадуйся вместе со мной.

— Да я радуюсь…

— Оно и видно… Слушай, я кажется знаю, как отвлечь тебя от грустных мыслей. Хочешь увидеть мой настоящий мир?

— Не понял. Что ты имеешь в виду?

— Я покажу тебе мир, который уготован таким, как я. Тем, кто прошёл инсуаль, и отыскал Суфир-Акиль.

— Но как ты мне его покажешь?!

Ничего не ответив, Райли вдруг повернулась ко мне лицом, и, обхватив мою голову обеими руками, впилась своими губами в мои губы, не дав даже схватить глоток воздуха. От неожиданности, я не успел сообразить, что произошло. Казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Перед глазами замелькали яркие круги. В меня бурным водопадом вливалась чужая, неукротимая энергия. И сталкиваясь где-то в глубине нутра с моей энергией, перемешивалась с ней, закручиваясь водоворотами, и извергаясь мощными всплесками. Это было и больно и приятно, но самое главное — необычно. Я сопротивлялся вторжению, но, одновременно с этим, страстно желал впустить в себя этот чуждый мне разум, перемешаться с ним, и постичь его до самого дна. Что характерно, я чувствовал… Нет, я был уверен в том, что Райли ощущает то же самое. Мы впаивались друг в друга, миллионами невидимых энергетических щупалец дрались и тут же переплетались в объятьях. Моя боль уходила всё глубже, уступая место истоме полного психологического контакта. Наконец, в какой-то миг, я рискнул открыть глаза, и увидел, что мы летим сквозь бескрайнее пространство, наполненное смыслом. Именно смыслом. Я не могу иначе это охарактеризовать. Это был не мир материи, это был мир сознания.

И Райли была рядом со мной. Мы летели обнявшись, словно завёрнутые в один общий кокон. Я видел её лицо, совсем близко от моего. Она уткнулась щекой в моё плечо, и смотрела на меня, не моргая, вся состоящая из миллионов крошечных огоньков, похожих на цветные компьютерные пиксели. И эти искорки обильно отрывались от нас, оставляя позади длинный шлейф, как у кометы.

— Не бойся. Это отшелушивается бренность, — не открывая рта, сказал я сам себе, голосом Райли. — Скоро мы очистимся от неё, и обретём истинную форму.

— А что такое 'истина'? Зачем она вообще нужна? — моим голосом спросила Райли.

— Не знаю. Существует гипотеза, что истина — это основа реальности. Те, кто её ищут — стремятся вырваться из плена иллюзий. Это естественная потребность разума.

Я заметил, как от щёк и лба Райли, словно от фарфоровой вазы, начали откалываться целые осколки, обнажая нежно-лиловое свечение, бьющее изнутри.

— Но ведь так от нас скоро вообще ничего не останется. Мы теряем свою основу. То, что делает нас теми, кем мы являемся.

— Вовсе нет. Основа не снаружи, а внутри. Тебе непривычно это, я знаю. Наверное, тяжело быть никем, и всем одновременно. Особенно когда к этому не готов.

— Но я — это я!

— Нет. Ты — это я. Ты — это мир. Ты многомерен. Больше нет понятия 'ты'. Есть понятие 'мы'. Всеобщая информационная нейросфера. Добро пожаловать в мир бесконечных знаний!

Мы вспыхнули, сбросив с себя последние оковы материальной бренности. То, что было запутанным и непонятным, вдруг стало выстраиваться в элементарные логические цепочки. И о чём бы я не начинал думать — всё обретало детальную, доходчивую суть. Этот мир совсем не похож на наш. В нашем мире мы повсюду встречаем вещи, а уж потом характеризуем их, анализируя формы, оттенки, объёмы и предназначения. Здесь же нет никаких вещей. Есть лишь нескончаемые потоки энергии, несущей информацию. Что это за информация? Я затрудняюсь вам объяснить. Наверное мой разум не рассчитан на её постижение. Но и та малая толика, доступная мне, открыла невероятные горизонты, о которых даже и не мечтали самые великие гении. Я почувствовал запредельную ментальную силу. Такую мощную и неудержимую, что люди, оставшиеся где-то там, в простом материальном мире, казались мне сейчас даже не обезьянами, а ничтожными муравьями, копошащимися в своих городах-муравейниках по воле заложенной в них программы-инстинкта. Я сумел окинуть взором всё человеческое общество, не предвзято и холодно проанализировал его примитивную суть, сделав неутешительные выводы. Мне не хотелось верить, что я и сам — всего лишь выходец из этих нелепых ульев. Все мои старые желания, стремления, мечты и надежды одномоментно превратились в такую непроходимую чушь, что мне поскорее захотелось их забыть. Как вообще можно было мечтать о подобном? Как можно было жить ради этого тлена? Подобно жуку-скарабею катить через огромный мир навозный шарик, и при этом свято верить в то, что в этом шарике кроется смысл твоей жизни, что этот шарик — всё, что у тебя есть, всё к чему ты должен стремиться. Куда ты его докатишь, и когда сдохнешь, придавленный этим спрессованным навозом — уже не важно. Об этом не думают. Думают только о выгоде. Бессмысленной, иллюзорной, но выгоде. В то время как вокруг простирается огромный мир, исполненный многообразия. Но жук не видит этого мира. Он видит лишь свой любимый навоз.

238