— Если ты мне позволишь.
— Не позволю. Всё равно не попадёшь. Только стрелы потратишь.
— А если попаду, тогда разрешишь?
— В последнее время ты сильно обнаглела, пятьдесят пятая.
— Прошу меня простить. Ты права.
— Ну ладно, так и быть, я разрешу тебе воспользоваться моими арбалетами, если ты расскажешь, что задумала.
— Всё очень просто. На подходе к дому, я оборудую ловушки для экрофлониксов, и буду стрелять по ним, когда они попадутся. Чтобы не могли увернуться от стрел.
— Ага, чёрта с два они попадутся. Эти гады обходят даже самые хитроумные западни.
— И всё-таки я хочу попробовать. Эх, мне бы немного липучки, тогда бы они у меня попрыгали. Да где ж её взять?
— Ну, допустим, у меня есть липучка, — Райли остановилась возле наших ворот. — И что?
— У тебя есть липучка? Откуда?!
— От верблюда… Под номером 4-20. Нашла у него в подвале. Хотела выбросить, но на всякий случай оставила.
— Выбросить? Липучку?! Да это же преступление!
— Я не умею пользоваться этой гадостью. Боюсь вляпаться. А ты разве умеешь?
— В своё время ставила отличные липкие ловушки. Если ты дашь мне липучку, то экрофлониксам не поздоровится.
— Дам. Но если заляпаешь мой дом, или двор, то не поздоровится тебе, — Райли открыла нам дверь.
Я успел соскучиться по этому дому. Казалось, что не был здесь уже целую вечность. По сравнению с тёмными, мрачными апартаментами Тинки, жилище Райли выглядело светлым, сияющим дворцом.
Котя бросился меня встречать у порога. Он тоже очень соскучился. Весь вечер от меня не отходил, и ночью спал у меня в ногах.
Перво-наперво, Райли провела нас с Тинкой в подвал, где хранились всякие припасы, оставшиеся от предыдущего хозяина. Пресловутая «липучка» напоминала банки с краской, коих было всего четыре, но Тинка сказала, что этого более чем достаточно. Когда Райли очень осторожно вскрыла одну, содержимое оказалось остекленевшим.
— Похоже, что липучка того, — она разочарованно постучала рукояткой ножа по стеклянному содержимому.
— Вовсе нет, — Тина подняла банку и рассмотрела её со всех сторон. — Сразу видно, что ты, Райли, никогда не работала с липучкой. Остекление верхнего слоя происходит в результате длительного взаимодействия с кислородом. Но то, что под ним, вполне пригодно для использования. Нужно лишь помять края банки вот тут, чтобы стеклянная пробка вывалилась, и дело сделано.
— Хорошо. Занимайся, если разбираешься в этом, а я пойду мыться, и готовиться к походу, — Райли прошла к лестнице, и добавила. — Арбалеты найдёшь в арсенале. Только учти, кровати на чердаке нет…
— Ничего страшного.
— И Писателя к липучке не подпускай!
— Хорошо.
Кивнув, хозяйка повернулась к лестнице, и поднялась наверх, оставив нас в подвале.
— Липучка! — восторженно пела Тинка. — Сколько липучки! Готова поспорить, что это последняя липучка в городе.
— Так уж и последняя, — зевнул я.
— Запросто. Сейчас липучку нигде не достать. Она закончилась больше года назад.
— А откуда её доставали?
— Это продукт аномалии «Гипнослюда». Такая аномалия была только на «Химпроме», а потом вдруг схлопнулась. На комбинате остался лишь зал, причудливо залитый стеклом. До этого липучки там было много, и четвёрки её постоянно добывали, как средство для охоты. Ну и в качестве ловушек на конкурентов. Хотя, для изгнанников липучка опасна только тем, что лишает их обуви.
— Как суперклей, что ли?
— Ага. Вроде того. Схватывает моментально, и уже не отпускает. Нельзя ни счистить, ни отмочить, ни растворить. Только отрывать с прилипшей поверхностью. Вляпался голой ногой или рукой — оставишь там свою кожу. Ну если, конечно, не оторвёшь противоположный слой, на котором нанесена липучка. Классная штука. Жаль, что недолговечная. Во-первых, на неё быстро налипает пыль, которая спустя несколько часов, из-за растущего слоя, лишает её липкости, во-вторых, на воздухе, липучка, спустя какое-то время, превращается в стекло, совершенно не липкое. Но на одну ночь её должно хватить за глаза.
— И она способна удержать экрофлоникса?
— Запросто. Крупные звери, конечно, вырываются из липучки, но оставляют в ней свою кожу, выдирают себе когти, и даже, иногда, пальцы. Настолько сильно дёргаются.
— Опасная штука.
— Это точно. Но самое замечательное в ней то, что она практически незаметна, и у неё нет абсолютно никакого запаха. Даже самый чуткий экрофлоникс сможет определить местонахождение липучки лишь тогда, когда в неё угодит. Ну или когда в неё попадётся кто-то другой. Например, его собрат… Так, давай бери эти две банки. А я возьму эти две. Поможешь мне донести их до места… Да не бойся! Пока я их не расковыряла — они абсолютно безопасны. Я же обещала Райли не подпускать тебя к липучке. Просто помоги мне донести их, а дальше я уже сама справлюсь.
Наслушавшись жути, связанной с этим опасным веществом, я очень неуверенно подобрал две банки, и последовал с ними за Тинкой. А потом долго разглядывал пальцы, не прилипло ли к ним что-то.
Мы вышли из дома, прошли через двор, и дальше отправились по улице, в сторону баррикад.
— Так. В ту сторону мы не пойдём, — вслух бубнила Тинка. — Экспломак может шарахнуть. Вон туда тоже не стоит соваться — там Райли что-то настряпала… А вон там — самое оно. Туда эти твари и полезут.
— Расскажи мне об экрофлониксах. Почему ты сказала, что у них «особая природа»?
— Потому что особая. Экрофлониксы не похожи на большинство местных хищников. Их поведение трудно предугадать. Это кочевники. Их стая напоминает злодейский прайд, но в отличие от злодеев, экрофлониксы не сидят на месте. У прайда есть ядро, в которое входят крупные зрелые особи, новорожденные детёныши и старейшины. Это ядро регулярно перемещается в поисках корма.