Тенебрариум - Страница 462

К оглавлению

462

— Но для чего ты хотела меня использовать? — спросил я.

— Для выживания. Я придумала способ вырваться из города. И хотела им воспользоваться. Без твоего ведома. В ущерб тебе.

— Значит я могу помочь тебе спастись?

— Да. Но это повлечёт жертвы…

— Я могу помочь тебе спастись, — повторил я. — И я помогу.

— Писатель, — Тинка раскрыла рот. — Ты на это готов? Но… Но это чревато.

— Да и плевать. Я погибну?

— Н-нет, но… Слушай, зря мы завели этот разговор. Всё, я ничего тебе не говорила, — она дрожащими пальцами застегнула мою жилетку. — Иди, Писатель. Уходи. Просто уходи, хорошо?

— Никуда я не уйду. Расскажи мне, что я должен сделать для тебя, и я сделаю. Даю слово. Я помогу тебе, чем смогу. Даже если это причинит мне вред. Даже если останусь калекой, я буду радоваться, что спас тебя.

— Писатель, у меня нет слов, — Тинкербелл покачала головой. — Ты такой… И особенно теперь, после этих слов. Я тем более не могу это с тобой сделать.

— Да что сделать-то?!

— Я не могу лишить тебя будущего счастья. Если ты выберешься из города. А ты должен выбраться. Ты должен будешь обрести полноценную человеческую жизнь. Я же изуродую тебя…

— Как ты меня изуродуешь?

Она потупила взгляд и долго подбирала слова.

— Ты — молодой мужчина. Довольно симпатичный, по человеческим меркам. У тебя должна быть семья. И потомство. Ты заслуживаешь этого. Но в результате некоторых манипуляций… С твоим организмом… Я… — Тинка прерывисто вздохнула и подняла на меня глаза полные грусти. — В общем, тебе грозит бесплодие. Ты не сможешь иметь своих детей. Никогда, понимаешь?

— Понимаю, — ответил я.

— И-и, всё равно хочешь мне помочь?

— Да. Бесплодие — это не смертный приговор. Многие люди живут с ним долго и счастливо. Это не считается чем-то позорным. При желании, я могу усыновить малыша из детдома, и… Как бы там ни было, мои гипотетические, не родившиеся дети — это одно, а ты, уже живая и жаждущая жизни — совершенно другое.

— Ох, Писатель, это ты сейчас так говоришь, а когда придёт время — будешь горько плакать и проклинать меня.

— Ни за что.

— Ты даже можешь умереть… Нет, я не буду этого делать.

— Тинка! — я схватил её за плечи. — Действуй. Да побыстрее. Я тороплюсь.

— Точно уверен? — она подняла на меня один глаз, полуприкрыв второй. — Тогда приступим. Но предупреждаю. Тебе будет так больно, как никогда ещё не было. Боль будет не просто сильной. Она будет невыносимой. Но ты не должен кричать. Ни при каких обстоятельствах. Если закричишь, тогда сюда прибегут, прервут операцию, и тем самым убьют нас обоих. Это очень опасно. Очень.

— Я не закричу. Что нужно делать?

— Так… — Тинка вытащила из-под кровати небольшую коробочку, открыла и протянула мне скромный комочек ай-талука. — Вот. Прожуй. Будет противно.

— Фигня. Мне к этой дряни не привыкать, — закинув его в рот, ответил я. — Я так часто жевал ай-талук, что уже начал находить его вкусным… Хотя. Кхе. Ты права. Этот просто ужасен. Горечь. Фе-е. Чё ты туда добавила?

— Не важно. Жуй тщательнее. Сейчас будет ещё кое-что, — Тина опять полезла под кровать, и вынула ещё одну баночку, из которой вытащила липкую чёрную замазку, похожую на грязь.

Полив этот ошмёток водой из бутылки, она размяла его пальцами, выдавливая тихонько лопающиеся пузыри, а затем, попросив наклониться, шмякнула мне на темечко. По лицу тут же потекли прохладные струйки воды. Я стёр одну пальцем и посмотрел — вода совершенно чистая и прозрачная.

— Это для конденсации, — объяснила девочка.

— Ты меня собираешься на электрический стул усадить?

— Что-то типа того. Ты прожевал ай-талук?

— Почти.

— Молодец, — растирая руки, она указала мне на жилетку. — Расстегни. Задери рубашку повыше. Мне нужен твой живот.

— Опять паука сажать будешь? — я послушно расстегнул молнию.

— Нет. Понимаю, что тебе понравилось. Но не сегодня. Задирай рубашку, — Тинка внимательно осмотрела мой живот, зачем-то потыкала пальцем в пупок, и опять начала разминать руки. — Готов?

— Сказал же, что готов.

Плеснув водой себе на правую руку, левой рукой она дотронулась до моего лба.

— Приготовься и стисни зубы, чтобы язык не откусить… Экстериоризация начнётся, когда я досчитаю до трёх. Потом ты окажешься в аду.

— Хорош пугать. Начинай.

— Ох, Писатель. Как же я не хочу это с тобой делать… Один. Прости меня. Два. Прости. Три! — и она толкнула меня в лоб, заставив пошатнуться.

Но пошатнулось не моё тело, а моя энергетическая оболочка. Тина расслоила меня. Пока я стоял, подрагивая от многочисленных электрических замыканий на сотнях разорванных биоконтактах, она, вытряхнув свою энергетичекую руку из биологической, с размаху вогнала её мне прямо под пупок. Рука вошла в моё тело по запястье, после чего я перестал адекватно воспринимать происходящее. Настолько больно мне было. Это была даже не боль, а какая-то сплошная, абсолютная агония. Её невозможно было терпеть. Я бы заорал во всё горло, если бы мог. Боль поглощала даже мой крик. Такой пытки я ещё никогда не испытывал. И от неё мой несчастный разум начал сбоить, выбрасывая меня в какие-то фантомные измерения, вспыхивающие на фоне сплошного кровавого зарева боли. Алая орхидея кровоточила и корчилась каждый раз, когда маленькая, беспощадная ручонка производила неведомые манипуляции внутри моего агонизирующего организма. Сквозь боль, остатками своего растерзанного сознания, я успевал улавливать отрывистые картины. Будто бы сквозь меня протягивают киноплёнку, которая режет своими острыми краями сквозную рану в мозгу. Я увидел нечто такое… Не знаю, что это было. Как-будто бы чужая жизнь, в виде тяжёлого поезда, пронеслась по моей жизни, раскатав и размазав её по шпалам. И понять эту жизнь я был не в состоянии. Слишком быстро и больно она по мне промчалась. Всё, что знала Тинка, теперь знал я. Но толку от этих знаний не было никаких, потому что из-за несовместимости моделей наших разумов я попросту не мог расшифровать этот дозированный поток инфромации. Лишь жалкие обрывки, ни о чём не не говорящие. Всё равно что пытаться открыть файл в непригодной для него операционной системе. Вот он, вроде бы, есть. Известны его параметры, объём и расширение. Но при попытке узнать, что там внутри, ты видишь только набор бессвязных кодов, похожих на бред. Наверное, для Тинки это было очень важно. Наверное, для всего мира это было очень важно. Я не знаю. Прошло не больше двух-трёх минут, но я прожил там целую жизнь. Это трудно, очень трудно передать. И замечательно, что вы не переживали подобного и никогда не переживёте.

462