— Но я не вижу никакой звезды! Или… Или может быть вижу?
В клокочущей темноте мелькнул проблеск. Он не был ни звездой, ни даже лампочкой. Просто какая-то вспышка озарения. Сам я болтался в тёмной невесомости, не чувствуя никакой опоры. Под руки и под ноги то и дело попадались сгустки темноты, на которые я пытался опираться, как на болотные кочки, но они тут же разваливались под моей тяжестью. Вокруг меня не вакуум. Эта субстанция имеет плотность. Перемешивается, сворачивается, как прокисшее молоко. При этом, моё тело явно легче, а значит, от пространства можно отталкиваться, как от воды. Так я и сделал, начав неуверенно, по-лягушачьи двигать конечностями. Было непонятно, плыву я, или барахтаюсь на месте. Но просветление становилось чётче и ближе. В итоге, я увидел ровный светящийся круг, из которого в разные стороны иглами были солнечные лучи, высвечивающие в темноте мириады мельчайших частиц, хаотично плавающих вокруг меня. По их мельтешению я наконец-то стал ощущать, что двигаюсь к свету, а не наоборот.
Из яркого люка послышались то ли голоса, то ли трели мобильных телефонов. Стеклянный студень, в котором я перемещался, сильно заглушал звуки извне. Быстрее. Окно закрывается. Быстрее.
— Писатель-сатель-сатель! — вокруг всё всколыхнулось, и я едва не перевернулся кверх тормашками, словно эмбрион в материнской утробе. — Писатель-сатель-сатель!
— Я слышу! Я вас слышу!
— Писатель-сатель-сатель!
Затягивающаяся полынья над моей головой потемнела. Там дёргался какой-то неестественный силуэт.
— Руку, Писатель! — уже без эха донёсся до меня голос Гудвина. — Дай мне руку!
Я, выбиваясь из сил, в последней судороге оттолкнулся ногами от пустоты, и вытянул правую руку в сторону спасительной лунки. Крепкая пятерня схватила мою кисть, и мощной лебёдкой потащила наверх, к свету.
— Живой! Поверить не могу.
Я вдруг понял, что сижу на земле, и Гудвин помогает мне подняться на непослушные ноги. Покачнулся, и тут же был подхвачен с двух сторон Райли и Флинтом.
— Чу-чу! Стоять, не падать! — загудел мне в ухо Флинт.
— Что… Что со мной было? — произнёс я, и тут же, вслед за словами выплеснул на асфальт свой завтрак.
— Эй, аккуратнее! — отпрыгнул в сторону Гудвин.
— Как ты себя чувствуешь? — Райли присела и заглянула мне в глаза.
— Как заново родившийся… Но не подумай, что это хорошее ощущение.
— Впервые вижу, чтобы человек прошёл через «Зеркало», — качал головой Гудвин. — Ты действительно уникальный малый. Расскажи хоть, что там было?
— А-ах, — я лишь отмахнулся.
— Ну а как выбрался?
— Шёл на звезду… Как ты советовал… Спасибо тебе. Если бы не ты…
— Что, правда? — Гудвин поднял брови. — А я ведь просто так про звезду брякнул. Не думал, что поможет, а вон оно как вышло. Ну что ж, я рад.
— Вот только хватка у тебя медвежья, — отойдя от шока, я начал чувствовать боль в руке.
— Я вроде не сильно.
— Может и не сильно. Но рука-то у меня больная, — я показал ему шрам. — Хм… А почему правая? Меня же экрофлоникс вроде за левую цапнул?
— Ты чего, Писатель? Какую левую? Правую мы тебе лечили, забыл? — напомнила Райли.
Я взглянул на свою левую руку. Действительно — никаких следов повреждения. Зато на среднем пальце правой руки отчётливо побаливает потревоженный свежий шрам. Но я точно помню, что у меня болела левая рука… Впрочем, сейчас уже не до этого. Главное, что я выжил.
— Писатель, ты — везучий сукин сын! — похлопал меня по плечу Флинт.
— Ну что, оклемался? — спросил Гудвин. — Идти сможешь?
— Ага.
— Тогда вперёд. Нечего время терять.
Группа отправилась дальше. Прежде чем идти за ними, я на минуту обернулся назад. Среди валяющихся скелетов, мне показалось, что я вижу знакомый рюкзак, и одежду, похожую на мою. С ёкнувшим сердцем, я встряхнул головой. Нет. Показалось. К чёрту это место!
И я поспешил за удаляющимися друзьями.
Дома, расположенные по левую сторону от дороги, чередовались один ужаснее другого. Сперва у меня сложилось впечатление, что их разбомбили, но уж больно необычным выглядел характер повреждений. Как будто постройки сознательно и кропотливо разрушали изнутри. Пара двухэтажек, не выдержав такого насилия, просто развалилась, превратившись в кирпично-мусорные холмы, из которых, словно обглоданные кости, торчали рёбра несущих стен. Среди обломков кладки, перемешанных с остатками мебели и ржавых канализационных труб, высовывались то ли гигантские щупальца, то ли корни, которые, по всей видимости, и являлись причиной разрушения вполне ещё крепких домов. Гудвин повернул направо, уводя нас от этих руин. И далее мы двигались по маленькой, односторонней улочке с героическим названием Орденская. Деревья, которые некогда были здесь посажены буквально через каждый десяток метров, разрослись так сильно, что сплелись ветвями друг с другом, образуя над нами сплошной навес. Под золотыми лиственными сводами покачивались гамаки грязных тенёт очень больших размеров. К тому же, где-то там, среди переплетённых веток, кто-то осторожно перемещался, выдавая своё присутствие падающими листьями. Однако, наш вожатый относился к этому спокойно. Значит бояться было нечего.
— О чём задумался, Писатель? — спросил меня Флинт.
— Тревожусь немного. 'Зеркало' чуть меня не убило. А вдруг нам попадётся ещё что-нибудь подобное?
— Фу-ты, ну-ты. Не думай ты об этом. Самое страшное уже позади. Это Тропа Блудных Детей, парень! Она добра к нам. Изгнание подходит к концу.
— Для тебя — да. А для меня — ещё не известно. Что там мне скажут апологеты?