Тела рабочих уже давно истлели. Сохранились лишь кости, обёрнутые в защитные костюмы, чей яркий, жёлтый цвет со временем ничуть не потускнел. Их было очень много. Останки попадались на каждом шагу. Интересно, что они искали в Иликтинске? Зачем приехали в это опасное место?
— Не беспокойся, Писатель, — заставил меня вздрогнуть неунывающий Гудвин. — Того, что их убило, здесь уже давно нет.
Я хотел уточнить, что же их убило, но не стал. Что бы это ни было, оно убивало их не сразу. Перед тем, как погибнуть, китайцы пытались спастись от чего-то. Такой вывод я сделал, обнаружив скопления останков возле дверей бытовок и автобусов. Они убегали группами, надеясь спрятаться в укрытиях, и, естественно, создавали столпотворения в попытках одновременно протиснуться в одну узкую дверь. Самым наглядным подтверждением царившей здесь паники, являлся остов, до сих пор висящий на двери, вцепившись мёртвой хваткой в её ручку. Даже полностью истлев, мёртвая рука как будто продолжала безуспешные попытки открыть спасительную дверь, запертую изнутри коллегами, успевшими спрятаться чуть раньше несчастного рабочего, и тем самым отсрочившими свою смерть на две-три минуты.
Ещё один мертвец в жёлтом костюме свисал с крыши автобуса, куда его забросила неведомая сила. У противоположного же автобуса все стёкла были выпучены, словно кто-то пытался надуть их изнутри, как мыльные пузыри. Всё это выглядело очень странно и пугающе.
За лагерем начинался небольшой коридор из однотипных контейнеров с непонятным содержимым, аккуратно расставленных в два ряда китайским автокраном. Между контейнерами тоже желтели защитные комбинезоны. Рабочих приехало очень много. Действовали они слаженно и с размахом. Но довести дело до конца не успели.
— Не понимаю, как такую ораву пропустили в город? — вслух размышлял я.
— Сумеречники ничего не делают просто так, — ответил Гудвин. — Тебя ведь тоже неспроста впустили? Я не знаю, в чём заключалась их выгода относительно этих людей, но прибытие оных породило мощный всплеск. Весь город полночи ходуном ходил. После чего на Тропе Блудных Детей вдруг появилось «Зеркало». Да и вообще, повыскакивало много всяких нехороших аномалий, отделивших старый город от нового.
— А в чём была выгода меня пропускать?
— Тоже не знаю. Я же не сумеречник.
Мы вышли к паре огромных бочек-цистерн, возле которых стоял экскаватор, частично разломавший забор. К этому пролому Гудвин нас и повёл.
— Что насчёт тех усатых тварей? — спросил я, с опаской бросив взгляд через плечо.
— Они всё ещё ворота ковыряют, — ответила Тинка.
— Тупые, как пробки, — добавил Гудвин. — Забудь про них.
— Подождите, — Райли вышла вперёд, к пролому. — Я первая.
Никто спорить не стал. Сначала она осторожно осмотрела пролом, потом заглянула в него, и, наконец, пролезла на ту сторону, — порядок.
— Тинка, чуешь флагеллодонтов?
— Нет. Всё чисто.
— Мы опять на тропе? — спросил я, миновав дыру в заборе следом за ней.
— Ещё нет. До тропы нужно немного пройти вон по той улице, — ответил Гудвин, пролезая следом.
— Ну и петли. Почему нельзя было сделать тропу прямой?
— Потому, что здесь по прямой никто не ходит. Ты это ещё не усвоил?
— Усвоил. Но всёже надеялся, что хотя бы «финишная прямая» не окажется «финишной кривой».
— Э-э, брат, сразу видно, что ты не из нашего мира.
С внешней стороны бетонного забора, прижавшись к нему спинами, внутри сплошной стеклянной «колбы», плотно прижавшись друг к другу, сидели две девушки-китаянки, в жёлтых робах и касках. Взгляды у обоих устремлены куда-то вдаль, по направлению примыкающей улицы. Очевидно, от страха они оцепенели настолько, что даже не заметили, как сверху их начала заливать «Гипнослюда». Так и остались сидеть в расплывшейся хрустальной «сосульке», точно рождественские сувениры. Поскольку покрытие было практически герметичным («липучка» не затекла только под них самих), разложению тела почти не подверглись, и можно было рассмотреть ужас застывший в их раскосых глазах, вечно глядящих сквозь прозрачную стенку стеклянного «саркофага». Я поёжился и отвернулся, тут же ускорив шаг, чтобы догнать ушедших вперёд Флинта и Гудвина.
— Уже и не знаю, хочу ли я возвращаться на тропу? — поделился своим изменившимся мнением Флинт. — После всех этих «сюрпризов».
— Относись к этому философски. Кто знает? А вдруг апологеты решили дополнительно испытать нашу выносливость и крепость духа? — ответил Гудвин.
— Похоже, апологетам на нас наплевать, — цинично произнесла Райли. — Они-то уже выбрались из этой кутерьмы. Какое им дело до тех, кто остался?
— Судить о замыслах апологетов можно лишь став апологетом, — с улыбкой обернулся к ней Гудвин. — Уйми свою обиду, Райли. Она бессмысленна и опасна.
— Что там шумит? — встрял я в их беседу. — Прямо по курсу.
Это была правда. Чем дальше мы продвигались по улице, тем сильнее звучал монотонный шум, похожий на радиопомехи. Все тут же посмотрели на меня. Потом взоры переметнулись на Тинку, которая в нерешительности пожала плечами.
— Не понимаю, о чём он?
— Ты уверен, Писатель? — спросила Райли.
— Ну да, абсолютно. А разве вы не слышите?
— На что похож этот звук? — прищурился Гудвин.
— Не знаю. Шипение какое-то… О! Теперь стало ещё сильнее. Вы что, оглохли? — я обводил взглядом своих удивлённых спутников.
Они не притворялись. На самом деле никто из них ничего не слышал. Даже сверхчуткая Тинка.
— Писатель, никакого шума нет. Тебе кажется. Возможно, уши заложило от напряжения.