Тенебрариум - Страница 334

334

— Так может тебе стоит попробовать? Чем чёрт не шутит?

— Может и стоит. Но мне страшно до коликов, как представлю, что меня там может ждать.

— А что там может ждать? Туман, он и в Африке туман…

— В Африке-то, может быть, так оно и есть, но не в Иликтинске. Здесь туман особый. Изгнанники боятся его ничуть не меньше темноты. Райли строго-настрого запрещает мне в него лезть. И как тут быть? С одной стороны я понимаю, что это действительно смертельно опасно, но с другой, что-то мне подсказывает, что без этого испытания мне до центра будет не добраться. Как поступить, Аверьян Васильевич? Посоветуйте.

Никаноров глубоко воздохнул.

— Что тут можно посоветовать? Есть вещи, которые необходимо решать самостоятельно. Нельзя давать советы, если сам не знаешь, что ты советуешь. Я бы рад помочь твоей проблеме, но, к сожалению, ничем тут помочь не могу. Прислушайся к своему разуму и сердцу. Взвесь всё здраво и без суеты. Подумай как следует. Я не хочу, чтобы ты пропал в этом тумане. Вижу, что Райли этого тоже не хочет, если не пускает тебя туда. Но это всё потому, что ты нам дорог. Однако, несмотря на наши волнения, своё решение должен принять ты сам.

— Не знаю, смогу ли я понять, что говорят мне разум и сердце. Я уже столько раз ошибался, столько раз подставлял Райли и подставлялся сам, что перестал верить своему здравому смыслу. Я — заносчивый трус.

— Ох, Писатель, — старик по-отечески посмотрел на меня, выдержав паузу. — А кто не трус, скажи мне? Думаешь, я такой отважный смельчак?

— А разве нет?

— До той катастрофы я действительно считал, что ничего не боюсь. Ведь во мне течёт кровь охотников-юкагиров. Да и отец мой тоже никогда ничего не боялся. На медведя ходил несколько раз. Кабан-секач его однажды сильно порвал, а ему хоть бы что. Заштопался, отлежался, и опять за своё. Потому и я уродился бесстрашным. Не боялся ни зверя, ни человека. Всем мог отпор дать. Ни словом — так силой. У меня не забалуешь. Видел бы ты, как меня студенты слушались. Как шёлковые у меня ходили. Знали, что я суров, но справедлив… Вот… А что касается тумана. Я тебя понимаю, Писатель. Побывал я в подобном тумане, густом, как простокваша. Когда из погреба вылез. Как раз на улице такой туман стоял. Вязкий, липучий. Дышишь, словно пьёшь. Как рыба, через жабры. И не видно ничего, на расстоянии вытянутой руки. Казалось, что в чистилище попал. Страшно. И тоска безумная внутри.

— Вчера Вы так и не дорассказали, как вышли из убежища.

— А на чём я остановился? Ах, да… На том, что чувствовать перестал. Воск капает, а мне всё равно. Потрогал рану — не болит. И, вроде как, засыпана чем-то. Руку переворачиваю — а с неё посыпалось. Представляешь? Из раны, вместо крови, какой-то песок. Я электрика-то вспомнил сразу, и думаю, — 'всё, приехал'. Ну что ж. Хорошо хоть без мучений. Ничего не болит. Просто рассыпаюсь. Пальцы перестали двигаться. Хотел подняться (я на корточках сидел) — куда там? Коленки всё. Гипсовые. Как у скульптуры. На руки смотрю, они трескаются. Пальцы посыпались. Я машинально — цоп-цоп! А у меня рука от локтя переломилась, и в рукав высыпалась. Следом, тут же вторая, как у манекена, выскочила из рукава, и вдребезги. Подскочил я от страха, ноги подо мной хрустнули, и опрокинулся. Только помню, как пыльца в воздух взвилась, и на пламени свечки затрещала, захлопала, почти как бенгальский огонь. Всё. Отключился. Думал, смерть. Не знаю сколько лежал. Слышу вдруг — зовёт меня кто-то. Открываю глаза — темно. Свеча успела погаснуть. И непонятно, то ли я уже на том свете, то ли ещё на этом. 'Васили-ич!' — точно, меня зовут. Голос вроде как Илюхи. Электрика нашего. Я в полной растерянности. Что делать? Тела не чувствую, но оно вроде бы есть. Принюхался. Пахнет знакомой гнильцой и сыростью. Значит я всё ещё в погребе. А тут опять 'Василич!' Ну, думаю, надо откликнуться. 'Здесь я, Илья Петрович!' — отвечаю. — 'Что случилось то?!' — 'Ничего не пойму! Василич, что со мной?!' Можно подумать, я знаю, что с ним. Я с собой-то не могу разобраться, что произошло. Ну раз живой, значит надо вставать. Руку поднял, и она так р-раз! Свободно пошла. Словно воздухом надутая. Ощущения странные. Руки, вроде как, нет, но она движется. Такое покалывание чувствуется, и там, где рука соприкасается с чем-то, оно усиливается. В общем, я встал, начал дверь ощупывать. Попытался её толкнуть, а она не поддаётся. Давлю её изнутри со всей силы. Чем сильнее давлю, тем сильнее руки колет. Как при онемении почти. А дверь ни в какую. Илья мне с противоположной стороны бубнит — 'Василич, ты здесь, что ли?' 'Да здесь, ёлки-палки, здесь. Дверь, заразу, заклинило'. Возились мы с ним возились. Он с той стороны пытается открыть, я с этой. А она стоит словно каменная стена. Наверное, мы бы так ещё долго провозились, если бы я не попробовал пальцы в щель просунуть. Сначала мне показалось, что моя рука раздвинула промежуток между дверью и косяком, но когда на створку навалился, она как стояла, так и стоит. Тогда понял, что это я в щель просачиваюсь. Как этот… Как его? Осьминог. Руку по плечо просунул. Не застрял. Начал ногу просовывать. Так весь целиком в коридор и вылез. Там тоже темно, хоть глаз выколи. Только свечение желтоватое маячит. Сначала блеклое было, потом стало ярче. Когда оно со мной заговорило, я понял, что это Илья. Так мы стали призраками.

— Ничего себе. И как вы это пережили?

— Как я пережил, ты сам видишь. А Илья Петрович, бедняга, спустя три месяца не выдержал. Видал синих? Он теперь один из них.

— Синие, зелёные и жёлтые. Вы — жёлтый. Сергей, с которым я познакомился в Призрачном районе, был зелёным, но тоже стал жёлтым. А синие нападали на Райли и Тинку.

334